уже давно были беззаконием, но во время японской оккупации они стали по-настоящему опасными, это был мир, где ночь в городе означала возможность перестрелки или похищения. В баре Masquée господствовали нацисты, избивавшие тех, кто не присоединялся к ним в пьяных припевах "Песни Хорста Весселя". Некогда роскошные виллы британских и американских тайпанов были превращены в дворцы удовольствий и казино, патрулируемые охранниками с автоматами, где открыто продавались морфий и героин.
С началом дефицита военного времени на улицах Шанхая появились новые транспортные средства. Дизельные двухэтажки, которыми управляла транзитная компания сэра Виктора Сассуна, исчезли, а оставшиеся во Френчтауне автобусы были переоборудованы для работы на угле. Появились "однолошадные автомобили" - старые фливеры, запряженные одной лошадью, - а на месте бензоколонок появились велосипедные стоянки. Инфляция привела к тому, что одна виноградина стоила тридцать центов, поездка на рикше, которая никогда не превышала доллара, стала стоить пятнадцать, а пара туфель с подошвой из автомобильной резины стоила 900 долларов в китайской валюте. Люди пили арахисовый "кофе" с соевым молоком при свете десятиваттных лампочек.
В первые месяцы оккупации некоторые жители Шанхайланда надеялись, что смогут вести более или менее нормальную жизнь под властью своих новых хозяев. Многие из британских и союзных сотрудников муниципальной полиции и совета, которым было поручено следить за своевременной передачей услуг, продолжали появляться на работе, в некоторых случаях в течение нескольких месяцев после японского вторжения. В Сассун-Хаусе сотрудникам, которых японские морские пехотинцы застали за уничтожением документов, велели собраться в зале заседаний и сообщили, что они должны продолжать появляться на работе до дальнейшего уведомления.
Эти надежды рухнули в 1943 году, когда начались массовые интернирования. Американские граждане, получившие приказ явиться в старый склад British American Tobacco в Пудуне, маршировали по направлению к Бунду, обвешанные ручной кладью, к которой они пристегивали теннисные ракетки и удочки. В общей сложности 7600 британцев, американцев, бельгийцев, канадцев, голландцев и других граждан союзников были собраны в восьми "центрах сбора гражданских лиц" - концентрационных лагерях под другим названием. Хотя условия содержания были спартанскими, а интернированные страдали от перенаселенности и болезней, жестокость, которой отличалось обращение с солдатами союзников в японских лагерях для военнопленных, отсутствовала. Семьям разрешалось оставаться вместе. Британский писатель Дж. Г. Баллард, которому тогда было двенадцать лет, был интернирован вместе с родителями и малолетней сестрой в бывшем колледже для подготовки китайских учителей.
Хотя Балларды провели время в лагере, собирая долгоносиков из рисовой каши, условия их жизни были лучше, чем у многих китайцев на воле. К концу войны голодающие крестьяне прижимались к колючей проволоке лагеря, выпрашивая объедки.
Шанхайские евреи не были заключены в лагеря. Японцы, справедливо полагавшие, что только целесообразность исключает их из расистских теорий их немецких союзников, отказались, когда видные нацисты призвали их осуществить дальневосточную версию Окончательного решения. В марте 1943 года все лица без гражданства, прибывшие после 1937 года, - а эта категория непропорционально состояла из немецких и австрийских евреев - были ограничены территорией в одну квадратную милю в Хонгкеве. Пропуск на выезд из "маленькой Вены" можно было получить, только обратившись к садистскому тирану по имени Гойя, известному тем, что бил по лицу и впадал в ярость.
С евреями, заключенными в новое гетто, и гражданскими шанхайцами, интернированными в лагеря, город стал "темным миром". Среди блестящих путешественников, попытавших счастья на китайском побережье, Шанхай всегда привлекал необычайно большую долю "плохих шляп", как называли шпионов, перебежчиков и торговцев наркотиками в документах специального отдела муниципальной полиции. По мере того как японская оккупация продолжалась, а гламурные и талантливые уходили со сцены, в Шанхае оставались только аморальные, безумные и отчаянные.
На улицах оккупированного Шанхая постоянно появлялся аббат Чао Кунг, буддийский монах с белой кожей, длинными черными китайскими одеяниями и бритым черепом со звездой, заставлявшим головы поворачиваться, когда он шел по Нанкинской дороге. С 1932 года, когда сэр Виктор Сассун записал его в "шарлатаны", он еще больше погрузился в эксцентричность. Однако для тех, кто знал его историю, Требич Линкольн был легендой. Как и "Двустволка" Коэн, он родился в семье среднеевропейских евреев и занимался мелким воровством в Англии и Канаде. Однако, в отличие от Коэна, Требич, урожденный Игнац Требич в маленьком венгерском городке на берегу Дуная, был подвержен настоящим приступам психического расстройства. До приезда в Китай он принял христианство и работал сельским священником в Кент, а затем миссионером для евреев в порту Монреаля. После работы в качестве члена британского парламента от либеральной партии, выступавшего за свободную торговлю, он работал тройным агентом Германии во время Первой мировой войны, перехитрил и опередил агентов Дж. Эдгара Гувера в США и пожал руку молодому Адольфу Гитлеру, который присоединился к нему и другим заговорщикам в путче правого крыла с целью свержения Веймарской республики.
Требич прибыл в Китай под маловероятным псевдонимом "Патрик Килан". Пока "Двустволка" Коэн заключал сделки на поставку оружия националистам Сунь Ятсена в Кантоне, Требич продавал оружие военачальникам, противостоявшим им в Маньчжурии. Однако в 1925 году Требич прозрел и после нескольких дней поста, песнопений и болезненных татуировок в монастыре предстал в образе почтенного аббата Чао Кунга, основателя Лиги правды. Посвятившая себя свержению британской власти мистическими средствами, Лига имела в качестве своей эмблемы зеркальное отражение нацистской свастики, супернавязанной на глобус. Требич проводил дни, пытаясь получить доступ в Тибет (он верил, что душа его покойного друга, Панчен-ламы, второго в тибетской монашеской иерархии после Далай-ламы, после смерти переселилась в его тело) и договориться об аудиенции с Гитлером. Он сказал представителям немецкого посольства в Шанхае, что, когда он встретится с фюрером, из стены материализуются три тибетских мудреца, и их сверхъестественные способности помогут нацистам закончить войну*.
К сороковым годам Чао Кун стал привычной фигурой в Общественном саду на Бунде, где он ежедневно прогуливался. Однажды Ральф Шоу, репортер газеты North-China Daily News, оставшийся без работы после японской оккупации, сидел на скамейке и рассуждал с другом о том, сколько времени понадобится британцам, чтобы выиграть войну.
"Я ненавижу англичан", - прервал его аббат. "Вам, молодой человек, должно быть стыдно за свою расу. Вы не выиграете войну".
Шоу потерял дар речи от последовавшей за этим антианглийской тирады, произнесенной с монашеской торжественностью. Любимый сын Требича, как позже узнает Шоу, был повешен в Англии после случайного убийства человека во время пьяного ограбления.
"Однажды я пройдусь по руинам Лондона, - заключил он. "Я увижу вас покоренной расой. Вы заслуживаете всего того, что на вас обрушит будущее".
Человек, известный как "олимпиец негодяйства",
